Владимир Путин отставил последнее слово за собой

Вчера президент России Владимир Путин постарался сделать все для того, чтобы не производить впечатления «хромой утки»
Президент России вчера зачитал свое послание Федеральному собранию. Несколько его членов, выйдя после этого из Кремля, рассказывали, что не встали, когда Владимир Путин попросил их сделать это, чтобы почтить память первого президента России. В том, почему в последний момент президент не произнес нескольких концептуальных фраз, записанных в окончательном тексте, и почему произнес то, чего в этом тексте не было, а также в том, встали или не встали коммунисты в полный рост, разбирался специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ.
Члены Федерального собрания начинают идти в Кремль на чтение послания в основном где-то за час до его начала. Идут они почти до самого полудня, а некоторые заходят в зал буквально вместе с президентом. Я вчера пришел в 14-й корпус Кремля пораньше, чтобы не пропустить появление депутатов-коммунистов, которые накануне в Государственной думе отказались встать, чтобы почтить память первого президента России. Я не то что хотел посмотреть им в глаза. Смотреть им в глаза бессмысленно: все равно ничего там нет, кроме внушающей адский трепет пустоты.
Я хотел спросить их, что же они будут делать, когда президент России начнет послание с предложения почтить память Бориса Ельцина. Ведь не могут же они за одни сутки переосмыслить всю жизнь, поменять мировоззрение на прямо противоположное и встать. Или, наоборот, могут? Останутся сидеть или все-таки встанут, просто потому, что покойного президента могут позволить себе не бояться и не уважать с такой же силой и страстью, с какой ловят каждое слово живого?
Странно, но коммунистов тут не было. Не было ни их лидеров, ни членов их фракции в Госдуме. Озадаченные коллеги сказали, что Геннадий Зюганов, видимо, еще на Кубе с товарищеским визитом, хотя и оттуда он накануне смог докричаться до Москвы и рассказать, что хороших слов для него нет, а плохие он говорить не хочет. И он тут же продолжил: "Годы правления этого человека обернулись для России большой бедой и большим горем для миллионов людей". В устах Геннадия Зюганова это был, видимо, комплимент.
Сам господин Зюганов, как выяснилось, передавал в этот момент Фиделю Кастро медаль, в которой тот, видимо, очень нуждается. Он нашел себе причину. Но его коллеги должны были бы быть. Они ведь не могли не прийти на послание. Пренебречь приглашением Владимира Путина, чтобы избежать позора, который случится с ними, когда он попросит зал встать? Нет, даже на такой поступок эти люди не были способны. Но тогда что?
Потом выяснилось, что все до обидного просто. Коммунисты во главе с Иваном Мельниковым пришли и сели на свои места в зале еще до того, как в фойе появились журналисты, то есть часа за полтора до полудня. Они полагали, видимо, что обезопасили себя таким образом от моральных и физических страданий. Но я подумал о том, что им же придется возвращаться. Или они надеялись пересидеть журналистов в этом же зале? Я представил себе, как они договариваются с уборщицами, чтобы они разрешили им покрутиться тут еще хоть пару минут... Нет, я бы не желал никому такой судьбы, даже коммунистам.
В фойе между тем было оживленно. Члены Федерального собрания с удовольствием комментировали все что угодно, кроме того, что через десять минут может сказать им президент.
– Как вы думаете,– спросил я лидера ЛДПР Владимира Жириновского,– может президент намекнуть на будущего преемника? Ну так, между строк? Даже тема, которой он уделит больше внимания, чем остальным, может натолкнуть опытного политика на правильные выводы.
Против грубой лести Владимир Жириновский не устоял.
– Нет,– сказал он железным голосом,– не намекнет, не надейтесь. Он должен молчать. И он будет молчать!
– Он же, наоборот, должен говорить,– растерялся я.– Он для этого сюда идет.
– Будет молчать,– продолжил господин Жириновский.– И 2 декабря должен промолчать (в этот день пройдут парламентские выборы.–А. К.).
– Ну а вот представьте себе,– осторожно сказал я,– что он сегодня не молчит, а говорит, что преемник – это вы. Как лучше поступить в этом случае?
– Вообще-то,– без раздумий сказал Владимир Жириновский,– было очень правильно, если бы он взял и поломал эту сложившуюся вроде схему с двумя преемниками. А то все два и два! Ну что это такое! Да, надо взорвать ситуацию! Он же умеет удивлять! Так пусть удивит!
Владимир Путин начал с того, что предложил почтить память первого президента России Бориса Ельцина. Зал встал. Мне сначала показалось, не осталось ни одного человека, который остался бы в своем в кресле. Все встали сразу и, казалось, навсегда. То есть если бы господин Путин не сказал им "Прошу садиться", они бы так и стояли, пока он читал бы им свое послание. Но он попросил их садиться.
Но тут-то и выяснилось, что несколько человек в зале, сидевшие в двух рядах друг за другом, чуток привстали и постояли, сколько надо. Они стояли так словно для того, чтобы в случае чего можно было объяснить свое поведение тем, что у них все там вдруг зачесалось. А в случае чего – своей принципиальной позицией. Это уже как карта ляжет. Это и были коммунисты во главе с одним из лидеров КПРФ – Иваном Мельниковым.
Почти в самом начале Владимир Путин вернулся к Борису Ельцину. Он предложил назвать президентскую библиотеку, которая строится в Санкт-Петербурге, его именем. Я знаю, что идея рассказать Федеральному собранию о библиотеке была в этом тексте с самого начала. Но никто не ожидал, что это будет библиотека имени Бориса Ельцина.
Были в тексте и другие изменения, которые президент России внес, очевидно, в самый последний момент. Так, он не смог отказать себе в удовольствии рассказать о своем моратории на исполнение договора об обычных вооружениях и об угрозе выхода из этого договора. Но из внешнеполитической части послания исчез кусок про экспансионистскую внешнюю политику Соединенных Штатов Америки, чьи действия по отношению к остальному миру, по данным Ъ, сравнивались с действиями колонизаторов по отношению к индейцам в резервациях.
То есть в этом случае президент России смог отказать себе в удовольствии, мир не услышал очередного интересного сравнения и может на какое-то время расслабиться.
Экономическая часть послания была, как известно, содержательной. В ней было много незапланированных бюджетом денег, и журналисты, слушавшие речь президента в фойе, только охали, когда он называл очередные цифры, и начинали сочувствовать министру финансов Алексею Кудрину, про которого к концу послания стали обеспокоенно говорить, что его, наверное, вынесут на носилках, потому что все, за что боролся, экономя бюджетные деньги, пошло прахом и у него теперь прямо противоположная задача: находить новые средства и беспощадно тратить, не допуская роста инфляции. У Алексея Кудрина ближе к концу послания появлялся выбор: вместо того чтобы слечь на носилки прямо в зале, он мог добраться до дома и спокойно застрелиться.
Аргументы, что Алексей Кудрин, без сомнения, является активным участником нового проекта и, выйдя на своих ногах, будет рассказывать о том, как и где без шума и пыли найти деньги на строительство дорог, мостов и ветхого жилья, а скорее всего – том, что деньги эти давно приготовлены и лежали в нужном месте, в стабфонде, например,– ни на кого не действовали. Всем гораздо больше нравилась сама мысль о том, что Алексея Кудрина, искренне переживающего за свое дело, все-таки вынесут из зала на носилках.
Тем временем президент России сам уже высказывал именно эти мысли и уже заявил, что ту часть денег, которая нужна, чтобы "поддержать сограждан, оказавшихся в сложных жизненных условиях", можно найти, продав, например, за долги оставшиеся активы компании ЮКОС. Про бывшего главу ЮКОСа Михаила Ходорковского, тоже оказавшегося в нелегкой жизненной ситуации, никаких новостей мы не услышали.
Впрочем, и произнесенная про активы ЮКОСа новость вдохновила западных коллег на молнирование, и вскоре мир, как обычно, вздрогнул.
В этот раз, в отличие от предыдущих, когда президент России говорил о мировоззренческих вещах, экономические и политические новости вообще следовали, можно сказать, одна за другой. Так, было сказано о создании атомной корпорации, которая соединила бы мирный и военный атом в нечто более серьезное.
В общем, чем дольше президент читал свое послание, тем больше у меня было уверенности, что оно будет именно таким, как и рассказывали информированные источники: рабочим и, главное, не последним. А последнее он, скорее всего, прочитает в январе следующего года, и вот там-то будет сказано все, о чем он до сих пор молчал.
В этот момент господин Путин сделал свое "лирическое отступление" и сказал, что "нам с вами давать оценки собственной деятельности здесь неуместно, а мне выступать с политическими завещаниями – преждевременно", и предупредил, что именно это его послание – последнее.
Таким образом, Владимир Путин еще раз предупредил, что он уходит: все, больше посланий не будет.
Правда, после этого президент России немедленно произнес что-то вроде политического завещания: про национальную русскую забаву, состоящую в маниакальных поисках национальной идеи, про "концептуальный план развития России", про отдачу сил. Мы наконец услышали, что собравшееся в зале "расширенное правительство России" должно "эффективно использовать то время, которое нам подарила судьба, чтобы послужить России". Что это было, как не политическое завещание или, по крайней мере, его эскиз?
После того как президент закончил, члены Федерального собрания и члены правительства начали покидать помещение, на ходу осмысливая сказанное. Они с разной степенью охоты делились осмысленным с журналистами.
Глава Росатома Сергей Кириенко вдохновенно рассказывал о перспективах новой объединенной корпорации, на этот раз атомной.
– А кто ее возглавит? – спросил я.
– Да это ведь неважно,– беспечно махнул он рукой.– Главное, чтобы механизм заработал!
– Да как же неважно? – искренне удивился я.– Да вы же спать не будете, пока не узнаете!
– Буду,– пообещал Сергей Кириенко.
– Почему? – переспросил я.
– Потому что я уже знаю,– рассмеялся он, и по этой широкой улыбке я понял, что это тайное знание доставляет Сергею Кириенко огромное удовольствие.
Вице-премьер Сергей Иванов спросил, заметили ли журналисты, как "элегантно проблема ПРО была переброшена в корзину ОБСЕ, туда, куда последние лет 15 никто ничего такого не бросал". Я вынужден был признаться, что она была переброшена так элегантно, что я даже не заметил.
Потом Сергея Иванова атаковало фантастическое количество журналистов. Вот все журналисты, какие только пришли на послание, по-моему, оставили своих ньюсмейкеров и набросились на Сергея Иванова. Когда он через несколько минут отошел от них, впечатленный, по-моему, искренней заинтересованностью, я сказал ему об этом.
– Интерес ко мне? – переспросил он.– А как вы думаете, почему?
И, с намеком улыбнувшись, пошел к выходу.
Как-то запутал, честно говоря.
Между тем журналисты пытались докричаться до министра экономического развития Германа Грефа, который стоял высоко на ступеньках лестницы, ведущей со второго этажа в фойе, что он будет делать с инфляцией.
Интересно, что министра финансов Алексея Кудрина, который, к разочарованию многих коллег, вышел из зала все-таки на своих ногах и вообще держался крайне уверенно, журналисты спрашивали, где он возьмет деньги, а Германа Грефа – что он будет делать с инфляцией. Задать оба этих вопроса кому-нибудь одному из этих людей (а это был единственный, по-моему, шанс получить качественный ответ) никто что-то не пробовал.
– А что такое инфляция? – с искренним любопытством переспрашивал Герман Греф, и на этом вопросы к нему вообще заканчивались.
Владимир Жириновский тем временем где-то рядом уже называл председателя Совета федерации Сергея Миронова "сверхсрочником", кто-то кого-то собирался стерилизовать... Я все искал глазами коммунистов, обычно наслаждающихся этими минутами в фойе наедине с десятками телекамер и дорожащими этими минутами больше жизни.
Нет, не вышли. Так и не появились. Я думал, все-таки убеждают уборщиц пока не выгонять их, но потом мне сказали, что их, кажется, вывели другой дорогой. Безопасной.
Вот жизнь теперь у людей.
А с другой стороны, все-таки лучше такая, чем та, которая будет, когда их компартию сотрут с политической карты России.
Это ведь то, чего не сделал Борис Ельцин при жизни. И это то, на что он, если не ошибаюсь, окажется способен после смерти.